Следовало торопиться. Обезличенность, приносившая Лиз пользу, могла помочь и в расследовании. Незачем прибегать к уверткам, чтобы получить максимум информации. Попытаться войти в контакт с шефом клана…

— Ты плохо трешь, — проворчал мальчуган, — почти совсем не блестит! Нас будут ругать при проверке!

Лиз извинилась и с большим пылом принялась за работу. От усилий кровь зашумела в висках. Страшная мигрень мало-помалу захватывала ее затылок, лоб. Постукивание насоса, подобного гигантскому метроному, казалось, задавало ритм ее сердцу. Отныне Лиз ощущала каждую из его пульсаций всем своим нутром, движения невидимого клапана болезненно расширяли диаметр ее артерий. Когда мальчик закрыл свою коробку с ваксой, Лиз была на грани обморока. Она выронила тряпочку, прислонилась спиной к облицованной перегородке. Члены клана покачивали головами, стояли или сидели на корточках. Глаза их были пустые, как у стариков, пораженных старческим слабоумием. Только маленькие дети шумели, с криками гонялись друг за другом, прыгали по скамейкам, кидались тряпичными мячиками. Лиз позавидовала их жизнеспособности. Сомнамбулическое племя напомнило ей о племенах, застигнутых сонной болезнью, которая ввергла их в смертельное оцепенение, не поддающееся лечению. Внезапно возникло желание встать, растрясти этих зомби, но Лиз слишком устала, и предпринять что-либо не было сил. Она открыла рот, чтобы гневно крикнуть, но крик застрял в ее горле. А насос все утрамбовывал свод своими пульсациями пневматического метронома.

— Это он, Первый Класс, шеф! — воскликнул мальчик, показывая на истощенного старика в залатанной тоге. На голове его красовалась фуражка контролера Государственного управления городским транспортом. Лиз сосредоточилась. Старик прошел в пяти метрах от нее, его восковой профиль напоминал манекен, обесцвеченный солнцем. Серебристая борода обрамляла его твердый подбородок. — А тот, кто идет за ним, — это Только-для-инвалидов, великий жрец насоса, хозяин спрута! — пояснил мальчуган. — С ним лучше не связываться, он не любит женщин. Он говорит, что они только и делают, что рожают, и когда-нибудь из-за них нас станет очень много на станции…

Лиз приняла к сведению информацию и мысленно сфотографировала обоих мужчин. Первого — в патрицианском рубище и с телом аскета, второго — упрямого на вид, с густыми черными бровями, сходящимися на переносице. Затем усталость смыла этот проблеск сознания, и Лиз упала на блестящий пол, некогда слышавший стук миллионов каблуков.

Она знала, что свет не погаснет и ночь не наступит. Разреженный воздух, вталкиваемый насосом, не позволял делать лишних усилий. Обитатели станции, вероятно, делили время на краткие бодрствования, прерываемые периодами отупения или сонливости, когда тела избавлялись от углекислого газа, насыщающего ткани. При таком режиме и при отсутствии инструмента, отмеривающего часы, очень быстро утрачивалось представление о времени. Приходилось считаться с этим феноменом.

Лиз закрыла глаза. Мысли ее расплывались, теряли контуры. Она погрузилась в нечто вроде галлюцинирующего застоя.

Под закрытыми веками чередой проходили тусклые бесформенные образы. Перенасытившись углекислым газом, Лиз уснула.

«МАРАФОН! МАРАФОН!»

Открыв глаза через несколько часов, она почувствовала себя в отличной форме. Искорки чистой энергии потрескивали в ее бедрах. Мурашки пробегали по возбужденному телу. Лиз вся подрагивала, словно заведенный мотор. Она резко села. Уже несколько лет Лиз не чувствовала себя так хорошо. Мышцы ее перекатывались, подергивались, требуя разрядки. Давление росло в них, как в бродильном чане, они будто просили освободить их от огромного рабочего потенциала. Чтобы успокоиться, Лиз перекатилась на живот и отжалась шестьдесят раз, однако руки ее легко вынесли эту нагрузку. Она могла бы продолжать и дальше, не чувствуя ни малейшей усталости. Жизненная сила пьянила ее. Организм походил на крепкую хромированную пружину, способную выдержать еще большие нагрузки.

Вдруг кто-то поднял руки к потолку и завопил: «Марафон! Марафон!» Припрыгивающая толпа перегруппировалась в цепочку бегунов. Покачивая локтями, когорта быстрым шагом пошла по окружности зала. Все дышали в одном ритме, и прерывистое дыхание, вылетавшее из десятков грудей, напоминало работу больших кузнечных мехов.

Лиз присоединилась к ним, радуясь, что нашла свое место в их рядах. Топанье голых ступней, шлепающих по полу, наполняло ее счастьем. Она старалась следовать ритму этой группы, раствориться в ней. Сейчас они были большим живым механизмом, средоточием беспрерывно растущих мускулов.

Они кружили по залу, почти касаясь стен, шумно дыша, как дети, играющие в паровоз. Время от времени кто-нибудь вскрикивал «Марафон! Марафон!», остальные отвечали хором. Лиз плакала от возбуждения. У нее были стальные ноги, она могла бы бежать до края земли без передышки! Чтобы не сбиться с ритма, Лиз на ходу помочилась. Другие — тоже. Посмотрев друг на друга, они разразились смехом. Им всем было хорошо, и они любили всех. Каждый из них был мышцей сильного организма, не знающего усталости. Плечистым животным, безостановочно галопирующим по кругу, животным с сотней ног, двигающихся с пыхтением локомотива.

«Марафон! Марафон!»

Запрокинув голову, Лиз заливалась смехом, чрево разбухало от скопившейся энергии. Оно вот-вот взорвется. Да, вот-вот! Если не облегчит себя усталостью, оно взорвется, как перегруженный атомный реактор. С удвоенной силой Лиз ударяла пятками по полу. Ей хотелось, чтобы это была туго натянутая кожа барабана; сейчас она могла бы нести на своих плечах свод. Лиз казалось, что она готова впрячься в десяток вагонов и легкой поступью тащить их сотню километров, не пролив ни капли пота.

«Марафон! Марафон!»

Внезапно кто-то споткнулся в голове цепочки, из-за чего упали все. Каждый с хохотом падал на спину соседа. Лиз покатилась по ковру из тел, счастливо смеясь от общения с ними. И самым естественным образом бешеная гонка сменилась всеобщим совокуплением. Мужчины накинулись на женщин, вертя их, чтобы насладиться их ртами, чревом, ягодицами. Они вкладывали в эту механическую разнузданность ту же самую мускульную горячку, как и в массовом движении вперед. Лиз схватили чьи-то руки. Она не отбивалась, напротив, поддалась ритмичным толчкам лежащего на ней тела, устремляя навстречу мужчине лобок, рассчитывая свои движения взад и вперед, словно делала физические упражнения в гимнастическом зале. Оргазм проявился как неистово блаженные спазмы. Но жизненная сила не иссякла. Лиз все еще чувствовала себя бомбой, готовой взорваться. Она наугад притянула к себе нового партнера. Ее чрево, как разгоряченная печь, жаждало горючего, рот ее мог поглотить все семя, кровь и гениталии любовника, оставив от него дряблую оболочку.

И вдруг в ее памяти возникла картина. Старый лабораторный опыт, предназначенный для лицеистов: свеча в перевернутом стеклянном колпаке. Под колпак впрыскивают чистый кислород, и пламя все увеличивается, растет, пожирая парафиновую палочку с неимоверной быстротой. Это видение отрезвило Лиз. Одним рывком она высвободилась, перепрыгнула через переплетенные тела и рухнула подле раздатчика билетов.

«Помпа бомбардирует нас кислородом!» — подумала Лиз, подняв глаза к цилиндру, поддерживающему свод.

Так вот почему исчезла усталость, и энергия бушевала в ней нескончаемым потоком. Она была пьяна. Напичкана наркотиком. Все физиологические процессы бесконтрольно ускорились. Чередование углекислого газа и кислорода, поступавших в последовательных чрезмерных дозах, заставило Лиз вздыбиться, как лошадь от удара хлыста. Она уж точно взорвалась бы, словно мотор, поглощающий горючее со слишком большим октановым числом… Утихомирив искорки в своих ляжках, Лиз встала и направилась к помпе. Спазмы и сокращения продолжались в ее руках и челюстях. Возникло желание бежать, кусаться, смеяться, подпрыгивать. Она пересекла обезлюдевший бидонвиль, подошла к бетонной колонне. Старик в фуражке контролера сидел на корточках у порога металлической двери, закрывающей вход. На бронированной створке была надпись «Проход запрещен всем лицам, не относящимся к службе». Мужчина поднял подбородок, посмотрел на девушку, скрипнул зубами.